БУЛАВЫ
(с добавлением о дубинах и палицах)
ЧАСТЬ I
Булава есть одно из древнейших в первоначальнейших оружий в мире. Это оружие, служащее для поражения врага в самой близи, при схватке тела с телом.
В. В. Стасов.
Когда речь идет о булавах, в первую очередь представляются роскошные, нередко усыпанные драгоценностями навершия Московской Руси, служившие символом власти и хранящиеся ныне среди национальных реликвий в Оружейной палате.
Булава, однако, как ударное оружие восходит к глубокой древности, имея своей предшественницей палицу или дубину с утолщенным концом. На территории бывшего СССР булавы известны, например, с эпохи бронзы, встречаются они и в памятниках раннего средневековья.
История булавы, таким образом, охватывает по крайней мере три тысячелетия, но разработана она для ряда периодов недостаточно полно.
Плохая изученность материала приводила к серьезным ошибкам в типологических и хронологических определениях. В музейных каталогах и научных изданиях некоторые средневековые булавы относились к эпохе бронзы лишь на том основании, что они изготовлены из упомянутого металлa.
Что касается русских раннесредневековых булав, то их изучение не пошло дальше накопления фактов. Ученые и музееведы обычно
подробно описывали каждую отдельную находку. При этом было замечено, что в XII— XIII вв. булавы были довольно распространенным оружием, особенно в среднем Поднепровье.
На территории древней Руси найдено 102 навершия железных и бронзовых булав XI—XIII вв.
В зависимости от их формы, деталей устройства и в значительной мере от последовательности их развития эти навершия можно подразделить на 6 типов с разновидностями.
Считали, что в средневековой Европе булавы появились с азиатского Востока. Мы не беремся судить, насколько верно это высказывание для Западной Европы, но в отношении Восточной Европы с ним можно согласиться. Русь была одной из первых европейских стран, где булава появилась в XI в., причем происхождение этого оружия, по всей
вероятности, связано с Юго-Востоком. Близкие по времени бронзовые изделия, которые можно рассматривать в качестве прототипов древнерусских булав, найдены в восточном Туркестане (правда, дата их не уточнена) и в хазарском слое Саркела—Белой Вежи.
Эти находки по форме несколько отличаются друг от друга, но им присуща одна общая черта, которая отличает многие средневековые булавы от образцов более ранних эпох, а именно — выступающие шипы пирамидальной формы.
К числу древнейших русских находок относятся (чаще железные, чем бронзовые) навершия булав в форме куба с четырьмя крестообразно расположенными шипами. Большой редкостью было обнаружение такой булавы в славянском погребении XI в. у д. Загорье
бывш. Тверской губернии.
Два других однотипных навершия происходят из южной Руси, в том числе одно из упомянутого выше Саркела. Четырехшипные булавы IX—XI вв. найдены также: одна на о. Хортица, одна на Северном Кавказе, несколько
в Болгарии (Дунайской), в Хорватии.
Этим очерчивается район бытования четырехшипных булав, включающий Восточное Средиземноморье и кочевой Юго-Восток, Византию и Хазарский каганат. Географическое распределение находок указывает, таким образом, на южные пути проникновения булав рассматриваемого типа на Русь. Упрощенной формой булав типа I являются навершия в виде куба со срезанными углами.
Роль шипов выполняют четыре пирамидальные выступа, образованные пересечением боковых плоскостей. Все эти навершия железные и относятся к XII— XIII вв. Весьма массовую категорию находок составляют булавы типа II в раскопках южнорусских городов, погибших при татаро-монгольском нашествии. Встречены они также в Новгороде, Москве и в крестьянских костромских курганах. Обычно булавы считались
принадлежностью знати, но на примере рассматриваемых кубовидных наверший мы сталкиваемся с дешевым и, вероятно, широко доступным оружием рядовых воинов: горожан и крестьян. Об этом свидетельствует также простота и иногда небрежность в отделке самих вещей.
За пределами Руси кубовидные навершия найдены в единичных экземплярах в Волжской Болгарии, Латвии и Самбии, что, очевидно, связано с общностью тактических приемов боя на этих территориях.
В качестве более позднего по времени примера отметим булавы описанной формы, служившие в XVII в. знаком царской власти.
Однако у нас пока отсутствуют доказательства беспрерывности развития кубовидных булав в средневековой России.
Среди наверший рассматриваемого типа дважды встречены образцы с односторонним клювовидным выступом (тип IIА; 49—50). Выступ — «клевец» — указывает, очевидно, направление удара (мог он использоваться и для подвешивания).
Эти булавы-клевцы предвосхищают «молоты с клювом сокола», распространенные в XV в. как средство дробления тяжелого защитного доспеха.
Своего расцвета производство булав достигло в XII—XIII вв., когда появились бронзовые литые навершия весьма совершенной и в то же время сложной формы (представлявшей дальнейшее развитие булав типа I). Собственно из бронзы изготовлялся только корпус, а середина (конечно, не включая сюда сквозного отверстия для рукояти) заполнялась свинцом. Вес наверший достигал 200—300 г,
некоторые из них были позолочены.
Эти образцы в бронзе воспроизводили, по-видимому, конструкцию палицы с шипами на конце и с крестообразной проволочной или веревочной обмоткой вокруг них. Характерно археологическое окружение найденных бронзовых наверший. Одно — вместе с копьем в курганном погребении воина у д. Мануйловой, другое — вместе с кусками кольчуги, шпорой, серебряными и бронзовыми вещами в жилище феодала, хозяина одного из смоленских замков, третье — в жилище состоятельного киевского ремесленника, один перечень инвентаря которого включает десятки разнообразных предметов, наконец, четвертое — среди богатого вещевого материала в хозяйственном помещении, принадлежавшем, вероятно, старшему дружиннику древнерусского г. Колодяжина.
Приведенные примеры не оставляют сомнений в принадлежности этих
булав воинам, феодальной знати и городским ремесленникам.
Бронзовые булавы представляют значительный интерес не только для изучения оружия, но и для характеристики древнерусского бронзолитейного ремесла и распространения его продукции. К одной из таких групп относятся булавы с четырьмя (редко пятью) пирамидальными боковыми шинами, расположенными в окружении восьми (иногда больше) небольших округлых выступов или без них,
(тип III).
Пространство между шипами заполнялось двух-трехрядным веревочным или проволочным по рисунку плетением и фоном - с мелкими выпуклостями. При отсутствии выступов, увеличивались размеры декоративных шляпок, расположенных в местах пересечения плетеных обрамлений. В этом проявилось стремление мастера снабдить поверхность навершия возможно большим количеством возвышений.
Находки описанных булав на севере и юге страны свидетельствуют о их общерусском (а не только приднепровском) распространении.
Здесь особенно интересна находка булавы в полуземлянке киевского
ремесленника. По справедливому предположению М. К. Каргера, состав орудий производства и вещей, найденных в этом жилище, «позволяет установить, что его владелец занимался художественным ремеслом в нескольких разновидностях».
Вероятно, он занимался еще и художественным литьем. В пользу
этого свидетельствуют следующие обстоятельства. В жилище оказались такие бронзовые предметы, как булава и лампада церковного типа, которые прямо не связаны с бытом владельца жилища. Находились ли
они «в починке у мастера, или же должны были пройти здесь какую-то дополнительную обработку, решить, конечно, не представляется
возможным».
Скорее всего обнаружение этих одинаковых по технологии изготовления вещей (литье в глиняных формах) среди ремесленного инвентаря объясняется тем, что в мелком литье отдельные готовые изделия сохранялись и многократно использовались в качестве шаблона для литья других таких же вещей.
Но имеются ли данные о том, что рассматриваемая мастерская выпускала литейную продукцию?
Благодаря единственной в своем роде случайности, один из интересующих нас предметов, очевидно, вышедших из рук упомянутого ремесленника, сохранился и был найден. Речь идет о лампаде, обнаруженной при раскопках бескурганного (?) могильника у м. Тальное Киевской области в 1876 г.
Захоронения относятся, вероятно, к XIII в. и принадлежат каким-то переселенцам, хоронившим в Киевской земле по языческим обрядам. Находки киевских изделий в таких погребениях нередки (ср. курганы поросских черных клобуков). Действительно, лампада из Тального, по мнению М. К. Каргера, полностью повторяет киевскую, причем последняя, возможно, послужила образцом для ее отливки.
Что касается булавы из киевской мастерской, то очень близкая ей происходит из с. Городища Хмельницкой области.
Правда, последняя несколько меньше киевской, поэтому речь, вероятно, идет о двух различных сериях отливок, близко отстоящих по времени
изготовления. Исходя из всего сказанного, не будет рискованным предположить, что киевский литейщик, выпускавший различные «мирные» изделия, был одновременно и булаводельцем.
Сопоставление отечественных и зарубежных находок описанного типа убеждает в том, что на Руси существовали мастерские, отливавшие серии одинаковых бронзовых наверший.
Таковы, например, булавы из Риги, Прикамья и Поволжья, ,тождественные бородинской (52). Все они происходят, вероятно, из одного центра. Булава из Историко-этнографического музея Академии Наук Литвы в Вильнюсе, грубоватая в отделке, кажется местным подражанием русским формам.
Еще более важны для изучения производства и распространения ударного оружия бронзовые булавы с четырьмя большими центральными и восемью малыми крайними шипами 12 шипов этих наверший обычно обведены (как и у образцов типа III) двух-трехрядными поперечно-рифлеными валиками с горошковидными выпуклостями.
Впрочем, на юге Руси встречены и более простые образцы без декоративных обводок вокруг шипов. В сравнении с четырехшипными булавы двенадцати шинные кажутся конструктивно более совершенными, так как вся их поверхность оказалась сплошь усеянной пирамидальными
возвышениями. Военный смысл этого усовершенствования не вызывает сомнений. При действии таким оружием (в любом направлении) тяжесть удара обязательно приходится на один, два или три соседних шипа.
Описанная конструкция появилась, по-видимому, где-то в южнорусских землях, потому что все навершия типа IV найдены на юге Руси в полосе от Среднего Поднепровья до Закарпатья, причем почти половина из них происходит из Киевской земли. Значительная часть материала обнаружена при раскопках городов, погибших во время монгольского погрома, что датирует булавы типа IV (синхронно навершиям типа III) XII — первой половиной XIII в.
Двенадцатишипные навершия, примерно одновременные русским, встречены в ряде европейских стран, однако отечественная группа этих изделий по деталям своей отделки и их декоративному оформлению выглядит вполне самостоятельной. Это впечатление укрепляется при изучении булав с точки зрения их литья. При сопоставлении наверший типа IV друг с другом выделяются по меньшей мере четыре серии совершенно тождественных экземпляров.
Называя места находок, перечислим эти серии с учетом зарубежных аналогий.
1. Киев (60) и бывший Каневский уезд (66) — 2 экземпляра.
2. Киев (59), Бабичи (68), Василев (81), могильник у Асотского городища в Латвии — 4 экземпляра.
3. Букрин (61) и Калининградская область — 2 экземпляра.
4. Букрин (62) и Рига — 2 экз.
По словам Б. А. Рыбакова, «устойчивость форм в сочетании с очень широкой областью распространения указывают на весьма ограниченное число мест их выработки».
Одно из таких мест мы можем с большей вероятностью определить на основании приведенного перечня.
Все четыре серии вещей географически образуют цепочки находок, которые из Самбии, Литвы и юго-западной Руси сходятся в районе Киева.
Именно здесь, по-видимому, и помещался производящий центр. Сходство названных выше изделий вплоть до числа мелких выпуклостей,
конечно, не является простой случайностью.
Речь, очевидно, идет о сериях одинаковых отливок, техника производства которых представляется нам следующим образом. Навершия булав отливались по восковой модели в двухсторонней разъемной глиняной
форме.
На многих экземплярах видны заглаженные швы в месте соединения половинок форм. Последние могли, вероятно, использоваться несколько раз. Как упоминалось выше, для оттискивания формы употреблялось и го¬товое изделие. Имея такое изделие, мастер был избавлен от необходимости изготовлять трудоемкую восковую модель. Практика получения разъемного двухстороннего оттиска с помощью готовой вещи упростила и удешевила производство. Ремесленник мог отливать одновременно несколько однотипных предметов.
При этом количество отливок равнялось количеству заранее приготовленных форм. С точки зрения литейного производства это было наиболее целесообразно (одноактная плавка бронзы, лучшее качество изделий, отливавшихся в только что сделанной форме).
Как известно по позднему средневековью, мастера стремились чаще использовать в литье первоначальный шаблон, так как оттискивание форм
с образцов последующих (например, вторичных) отливок несколько ухудшало их внешний вид. Таким образом, в мелком литье схожие вещи
могли отливаться как в одной форме последовательно, так и в нескольких одинаковых формах одновременно.
В обоих случаях использовался один и тот же шаблон. Перечисленные
выше навершия имели такую четкость в проработке деталей и такое сходство моделировки, которые было бы очень трудно достигнуть,
если бы вещи делались в разных мастерских, с разных (пусть схожих по типу) шаблонов.
В мелком художественном литье сопоставление деталей на первый взгляд одинаковых изделий, сравнение мельчайших особенностей скульптурной лепки модели помогают отличить вещь высококвалифицированного мастера от ее подражания, оригинал от копии. Эта малоизвестная сторона древнерусского литья раскрывается при сравнении некоторых бронзовых наверший типа IV (также с учетом западных аналогий). Перечислим их по месту находки:
бывш. Васильковский уезд (63), Райки (71), Колодежное (75) — всего 3 экземпляра. Здесь наибольшей законченностью и разнообразием декоративных обрамлений отличается первое навершие. Последние два кажутся «подражательными» первому, причем у колодеженской булавы видны неловкие движения изготовителя формы, нарушившего в некоторых
местах ее четкость, заметны смещения и оплывы бронзы, вызванные неправильностями формы. Аналогичный пример демонстрируют булавы из древнего Изяславля и Асотского городища.
Последняя со своими сглаженными валиками (плетение почти неразличимо) выглядит копией первой. Сравним вторую изяславльскую булаву с аналогичной ей из Оланда.
При полном сходстве внешних очертаний на шведском экземпляре вообще отсутствуют все те обрамления вокруг шипов, которые есть на русском. Но и у изяславльской булавы детали сглажены и все выпуклости довольно расплывчаты (что невозможно объяснить повреждениями при боевом употреблении). Это навершие предполагает существование не дошедшего
до нас оригинала. Встречаются и такие случаи, когда различия наверший булав настолько незначительны, что выделить оригинал почти
невозможно. Таковы, например, булавы из Закарпатья (83—84) и Польши,
Зеленчи (80) и Анатолии.
Из приведенных примеров видно, что за первичными бронзовыми изделиями следовали менее четкие «подражательные» отливки. Места
изготовлений оригиналов и их копий, судя по находкам, могли быть разделены большими расстояниями. Это и не удивительно, так как
речь идет о сбыте высококачественной городской продукции, которая пользовалась большим спросом.
А. Н. КИРПИЧНИКОВ "ДРЕВНЕРУССКОЕ ОРУЖИЕ" . Выпуск второй.
#Русь_археология_история_источники